Мы продолжаем знакомить Вас с творчеством писателя Семена Когана. Сегодня, Вашему вниманию представлены несколько еврейских юмористических рассказов. Напомним, писатель Семен Коган открыл свой Youtube-канал, на котором он делится своим творчеством. Заходите и подписывайтесь на канал писателя, знакомьтесь с творчеством из "первых уст"
УЧИМСЯ ПОНЕМНОГУ
Вернувшись из школы, наш сын – пятиклассник Санька, передал от учительницы записку, в которой она просила принести на занятия огурец. – Что за огурец? – возбудилась бабушка, неравнодушная к миру растений. – Зеленый, соленый, африканский, с шипами, парниковый или, как новый? Они в этой школе уже совсем проголодались? – Не знаю, – пожал плечами мальчик. – У нас столовка есть. Но я не видел, чем учителя там закусывают. – Что закусывают? – не врубился я, подозревая чего-то не то. – Спроси у них сам, – огрызнулся сын. – У меня в школе дел хватает. Я еще Петьке по башке портфелем не врезал. – Мог бы посмотреть, если им для счастья огурцов не хватает,– продолжала неиствовать бабушка, которая хотела больше знать, чтобы меньше не казаться. – А вообще-то тут еда не причем, – заключил я. – Может, они собираются конкурс зеленых насаждений проводить? Или для космоса витамины выращивать. Помните, как в песне: «И на Марсе будут яблони цвести!» А огурцы, чем хуже? Пусть тоже развиваются. Но бабушка категорически не согласилась.
– У нас в Германии огурец на улице не валяется. Зачем же от учеников требовать такой дорогой продукт? – Баба, ты ничего не понимаешь, как старшее поколение, – возразил Санька. – А если его для праздника готовят? Нас же тогда из школы на каникулы отпустят. На что жена заметила: – Приближается праздник Октябрьской революции. Вот его и решили с учащимися отметить. – Ты что, того? – усмехнулся я. – Какая революция? Её скорее в школе сделают, чтоб отметить всех идейных идиотов. – А я думаю, ты не прав, Федя! – возразила жена. – Праздник нужен хотя бы для того, чтобы мы не забывали, почему в Германии оказались по-большому счету. – Хотела сказать: по гамбургскому счету? – поправил я. – Несмотря на то, что мы живем в Гамбурге, его счет в школьный огурец не вписывается,– огрызнулась женщина. – И не уклоняйся от суровой реальности. Может, они особый сорт вывести ходят. Сделать из школьников не только новых бюргеров, но и мичуринцев? – Ага, – усмехнулся я. – Сначала выковыряют семена, затем закопают где-нибудь в учительской и будут использовать в качестве наглядной агитации, как не надо сажать овощи, фрукты и наших дебильных соотечественников. – При чем здесь соотечественники? – не врубилась бабушка. – Чтобы после посадить учителей за их глупости? Дискуссия обретала необратимый характер. Её нельзя было обратить в сторону реальной озабоченности. – Если просят огурец, надо принести, – заявила жена. – Здесь учителя не любят анархистов. Заклюют нашего мальчика. – Но у нас нет огурца,– обиделся дедушка. Он уже находился в том возрасте, когда на всех и на всё сразу обижался. – Зато есть свежий помидор, – обрадовался Санька. – Его тоже можно кому-то в башку бросить. – Милый мой, – возмутился я. – Хотя школа тебя русскому языку и не учит, но связь с бывшей родиной следует поддерживать. Поэтому надо говорить правильно и культурно:
«Кому-то по черепку бросить.» А то – башка-башка, как будто по-русски выражаться разучился. – Давайте вернемся к делу, – вклинилась жена, обращаясь к сыну. – Ты же не бандит какой-нибудь с улицы, чтобы помидорами бросаться и нас позорить. – А если бить огурцом по черепку, не опозорю? – не понял ребенок. – Таки плохо, – заключила бабушка. – Ты еще маленький мальчик вести себя так, как большой хулиган. – Зато удаленький? – огрызнулся Санька, которого в школе учили быть самостоятельным и независимым от родителей. – Ладно, кончайте спор, – прервал я здоровую дискуссию. – Школе нужен наш огурец. Нам не нужна школьная неприятность. Будем на жизнь смотреть трезво, не торопясь с выводами.
Огурец выведет нас, куда потребуется, без всякого Якова. – Какого Якова? – не сообразил дедушка. – Какого надо, – обрезал я, не давая дедушке вновь обидеться. – Поговорим по существу. – Никуда он не выведет, – усмехнулась жена. – Если огурца нет, а завтра начнут нас укорять и лечить школьные эскулапы. – Сбегай в русский магазин, – предложил ей дедушка. – У них есть всё, что немцам не надо. – Но огурец-то требуется, – не поняла жена. – Пока его не принесли, – успокоил ее дедушка, у которого был большой жизненный опыт и маленький житейский с нашими новыми соплеменниками. Жена вздохнула, сбегала и принесла зеленые огурчики.
– Свежие, – сообщила она. – И прекрасно пахнут! – Их в школе не собираются нюхать. – На сей раз обиделась бабушка. – Могла бы купить что-нибудь подешевле, не разбрасываясь деньгами. Какой-нибудь соленый в банке. – Совсем ты, баба, ничего не соображаешь, – вступился за мать Санька. – В школе только пауков в банке держат. А они огурцы не едят. Мнения разделись еще надолго, но так как выбора просто не было, а с пустыми руками проще было бы остаться дома, то утром мальчик отправился в школу с маленьким зеленым огурчиком, чтобы не нарушать, как немцы не любят, того, чего не хотят.
С занятий Санька вернулся огорченным и озабоченным. Долго ничего не говорил, хотя все сгорали от любопытства и нетерпения одновременно. – Что случилось, сынок? – испугалась за всех нас жена. – Огурцом кто-то отравился? Учителя его не признали? – Может, не тот химический состав оказался?– предположил я.– У русских с немцами многие вещи не сходятся. У наших вечно пестициды и другие химикаты наблюдаются. Надо было огурцы в местном супермаркете покупать.
– Да успокойтесь вы, – наконец обрел дар речи сын. – Вы меня просто грубо подставили. В школе все надо мной дико смеялись. – Здесь многие русские вещи не понимают, – снова обиделся дедушка. – Нам не надо им ничего доказывать. Мы – великая нация. Со своими традициями. И один маленький огурец, между прочим, стоит десяти больших парниковых или садовых немецких. Мы застыли в недоумении от непонятной подставы, не зная ничего конкретного. Даже с учетом дедушкиного патриотизма. И еще не подозревая криминала в свежем русском огурчике. – У нас был урок сексуального воспитания, – выдавил мальчик.– И на огурцы все ребята надевали презервативы. Мы вздохнули с недоумением и облегчением.
– Что надевали? – не врубилась бабушка. – Ай, баба, ты в этом ничего не соображаешь. В ваше время вы трахались, как попало, не соблюдая никакой сексуальной гигиены. – Смотри-ка!– удивилась бабушка. – Кто бы мог подумать, что мы были такими неграмотными. – Еще какими! – подтвердил Санька. – Как у вас только дети рождались, чтобы аборты не делались. – Чего не делались?– не расслышал дедушка, который подобными вещами никогда не увлекался. – Деда, тебе уже это не поможет, – сказал Санька.– Ты же давно жил и ничего в сексе не понимал по-настоящему. – Лучше бы вас математике учили, – глубоко вздохнул дедушка. – Толку бы было больше. – Зачем тебе математика, – недовольно произнесла бабушка, – если больше одного раза и с ней ничего не получалось? Дедушка не ожидал подобного упрека, но спорить и предъявлять вещественные доказательства в виде свой дочери не стал, чтобы самому не разочароваться. – Так, что все-таки в школе произошло? – попытался я активизировать времена настоящие. – Ну! – нетерпеливо добавила бабушка. – А мне на что придется презерватив надевать, вы подумали? – огорчился Санька.– У всех были огурцы большие, толстые, как положено. А у меня оказался маленький обрезок с хвостиком, на который никакая резинка не налезала. Все потухали. А девчонки даже перестали со мной разговаривать. – Почему? – ляпнул дедушка, как человек прошлого, не соображающий в настоящем. – Кто же с таким умником разговаривать захочет? – усмехнулся я. – Если каждая девчонка мечтает замуж выйти. – Это правда, – кивнула жена. – Была бы я раньше умнее, не вела бы при встрече с тобой длинные разговоры, от которых только голова раскалывалась. – А вообще непонятно, – вздохнула бабушка. – Почему уже в пятом классе занимаются таким огуречным сексом? – Как ты не понимаешь простые вещи, – упрекнул Санька. – Надо увеличивать рождаемость. Вы же сами говорите, что турецкие эмигранты имеют по десять детей, а немцы в домах престарелых отдыхают. - У нас не было такой прекрасной школы, - вздохнула бабушка. - Нас не учили, как детей не рожать. – Потому что таких больших огурцов не было, – заключил дедушка. – Все-таки странно, – не могла успокоиться жена. – Раньше хоть тренировались на пластиковых игрушках, а сейчас, видите ли, огурцы им понадобились. Все неожиданно задумались, так как никто в свое время подобными тренировками не занимался. – Учеба совершенствуется, – объяснил я. – Теперь используются всё живое, чтобы казалось ближе и к телу, и к жизни. – А ребята считали, что будем сексом заниматься прямо на уроке, – добавил Санька, – чтобы по-настоящему получалось. – Наверно, в старших классах начнете, – предположила бабушка. – Я за дедушку тоже в шестнадцать лет замуж вышла. А меня тогда никто правильно начинать не учил. – Это ужасно, – вздохнула жена. – Чему только немцы молодежь учат. На что я совершенно искренне возразил: – Мы тут в эмиграции, и обязаны выполнять все законы с предписаниями, если хотим выглядеть красиво. – Тогда надо в школу чистые трусики принести, – подсказал дедушка, так как считал их большим дефицитом. – И полез от стыда под стол, чтобы бабушка не могла его укорять во всех сексуальных безобразиях прошлого.
КАК ГЕРАСИМ МУМУ УТОПИЛ
Сочинение на свободную тему
Герасим был глухонемой! Невысокого роста, всего 12 верст. Когда Герасима забрали в город, он тосковал и упал на землю лицом. Лежал он так очень долго. Пока не привык к городу. Раньше облик Герасима был огорченный, а стал сразу радостным, когда встретил сучку Муму. Муму была типичным представителем собачьей жизни. Герасим полюбил Муму, не стыдясь себя, людей и народа. Он хотел написать Муму письмо, но был немой и даже глухой! Говорили, что он родился такой слабовольный. В школе его учителя не учили, а строили рожи на пальцах и назло.
Герасим спал с Муму. Он ухаживал за ней, как за учительницей второго класса на каникулах. И даже сделал в дверях дырку без ручки. А на самом деле у него не было дырокола. Собака никого не признавала, потому что Герасим вырастил ее с малолетства. Из детства Муму вынесла хорошие манеры на своей шкуре. Она взяла все лучшее по наследству от своего отца — кобеля. А сучку не признавала специально по-хорошему.
Тогда барыня сказала Герасиму по-немому: – Утопи Муму! В Герасиме происходило противоречие. Нежные чувства, которые он давил в себе нарочно, теперь всплывали, как бревна, на поверхность, а Муму уже лежала, как бревно, на дне и барахталась как живая. И волны плескались. а птицы летали туда-сюда в Африку. Грустные глаза Герасима показывали растерянность, а красный нос — совесть! Когда Герасим шел домой, на его лице была свободная воля, а сердце дрожало. После того, как Герасим утопил Муму, он вернулся в деревню, жил бобром и перестал любить женщин, учителей и чужих кошек!
ЭКОНОМИЯ
-Куда мы сегодня не пойдем?— спросил я утром жену! -В кафе! Сэкономим пятьдесят евро, не меньше! -Лучше не пойдем в ресторан! Выйдет экономия побольше! -В таком случае - ресторан "Центральный". Там и сервис на уровне, и меню разнообразней, и коньяк подороже! -Триста евро останется в кармане, - подсчитал я. Жена внесла в блокнот все наши нереализованные возможности! -А завтра, думаю, мы не пойдем на концерт, - заключила она. - Приезжает балетная группа из Америки, Билеты - от ста евро! -Тогда не возьмем в седьмом ряду, - предложил я, - На все двести потянет! -А послезавтра не пригласим в гости самого президента. Когда не приглашаешь подобных деятелей, в бюджете останется полтыщи, а то и больше! Жена снова внесла в блокнот сэкономленные средства! -А в субботу откажемся от похода к мэру, - заключил я. - Не придется тратиться на подарок, цветы, поздравления и новый галстук! Тоже солидная экономия!
Потом мы запланировали не посещать в воскресенье- музей, в понедельник-выставку прикладного искусства, в среду- демонстрацию престижных моделей, в четверг- собрание поздних гомосексуалистов! В пятницу решили не покупать цветной телевизор с плоским экраном, который обошелся бы в тысячу евро. В субботу мы не посетили известного художника. Намечалась распродажа его картин, каждая из которых тянула на приличную сумму... Позже мы не приобрели две путевки на Канарские острова в пятизвездочный отель с трехразовым питанием плюс катание на живых верблюдах, прыжки с самодельных парашютов и исследование дна морского с обнаженными японскими красотками.
Конечно, мы бы могли отказаться от отдыха где-нибудь на Ямайке, заброшенных островах Тихого или Северного Ледовитого океана, но, не зная местных условий, решили лучше не рисковать своим кошельком.
Мы не тратились и на мелкие товары. Воздержались от покупки чайника, картины "Не ждали", настенных часов и напольных весов! Сэкономленная сумма выходила не очень большая. Но, как говорится, все начинается с малого, а заканчивается маленькой! Хотя мы из принципа не употребляли! -Такими темпами можно до конца года отбить не менее ста тысяч евро! - сказал я жене. - А на эти деньги реально не купить приличный автомобиль или не внести первый взнос на собственный дом.
Все-таки у уязвленных есть и свои преимущества! Если не шиковать и тратиться с умом, можно приобрести на сэкономленные средства такие вещи, о которых в прежней жизни даже мечтать не хотелось!
КАК В ОЧЕРЕДИ
Очередей в Германии нет. Или почти нет. А, если местные и стоят в очереди, то только потому, что не знают, что это такое. Наш человек знает, потому без очереди жить не может.
Как выражаются циничные недоброжелатели: мог бы, жил бы, даже если бы переживал!
- Я пришла, когда светало, - рассказывает дама, которой сильно за семьдесят. – Тут одна старушка поблизости работала. Увидела меня, подумала, что я – сумасшедшая. А я стою у магазина и не понимаю, почему она так думает, если магазин ещё не открылся и ещё пять часов не откроется. Потом старушка ушла, и мне стало страшно. Кроме меня и какой-то кошки никого рядом не было. Я серьёзно испугалась и захотела упасть в обморок. Тут кто-то пришёл, и мне сразу расхотелось.
- Сбегали бы домой, погрелись, - посоветовали даме, которой сильно за семьдесят. – Вы же недалеко живёте. - Ага... Я уйду, а кто-то явится и первым окажется. Как он узнает, что я здесь в три часа утра занимала? Вот и приходится мёрзнуть и пугаться! И тогда, чтобы устранить всякую несправедливость, наши люди организовали очередь за углом. И не важно за чем, против кого, в какую погоду и сколько будет стоить! Главное – наладили то, что сразу разладилось.
Стали собираться с шести утра. Можно было, конечно, являться и раньше, но кто-то возразил, что раньше он являлся позже, и все согласились, что позже уже некуда. А когда несведущие, удивлённо взирая на толпу, интересовались: „За чем стоим, господа хорошие?“ – Народ, многозначительно ухмыляясь, снисходительно отвечал: „За очередью!“ – И всем всё становилось ясно, кроме несведущих, которые согласно улыбались, кивали и тут же отправлялись к своему психотерапевту, чтобы узнать, что такое очередь.
Собирались толпами, семьями, с друзьями, знакомыми, соседями, с любопытными и просто от нечего делать с невостребованными чувствами и нереализованными амбициями.
Когда людей оказалось больше, чем их воспринимали, договорились приходить с четырёх человек и с пяти утра. Но всё равно – справедливость ещё не торжествовала. Вопрос: кто за кем и почему? – не решался положительно, или отсылался тем, кто вопросы не задавал. А один малохольный до того обнаглел, что принялся во всю глотку орать: „Я в очереди стоять не могу! Я не лох! Я – голубой!“ На что ему резонно возразили: - Постоишь пару часов на морозе, позеленеешь!
Будущее казалось уже обнадёживающим, но впереди маячила частично нереализованная туманная ночь, поэтому решили объединяться с вечера.
Сначала стали являться самые, самые, то есть такие, которые не любили очередей, но чтобы доказать это, специально организовывали очереди для тех, кто без очереди. За ними начали приходить те, которых в очереди без очереди серьёзно не воспринимали. Они кричали, скандалили, утверждая, что на них занимала тётя Глаша ещё до того, как развалили берлинскую стену Плача, то есть со слезами на глазах. Им не верили и требовали доказательств – живую тётю Глашу, которая, якобы, стояла за бабой Машей, а на деле оказалась дядей Васей на костылях, и которая действительно занимала очередь, но не до того, как развалили Стену, а после того, как засыпали овраг, и не в Берлине, а на повороте Земли Мекленбург – Нижняя Померания, в который не вписывались все скандалисты вместе взятые и отдельно те, за которых буянили другие.
Тогда постановили окончательно упростить процедуру и начали вести запись, как прежде за хрусталём и персидскими коврами, когда не знали, что это такое. Но всё равно находились умники, которые нахально составляли новые списки со своими родственниками, знакомыми, друзьями и немкой – соседкой фрау Кретинер для пущей важности. Они нападали: - Вы записываете всего неделю, а мы уже месяц чернила изводим. Поэтому лучше не надо, чтобы хуже не вышло.
Их упрекали: Некрасиво, господа - красивые, с вашей стороны нашу ущемлять! - Если с вашей стороны некрасиво, - парировали те, – мы перейдём на другую сторону, и там будем вести записи до полного и окончательного исполнения нашего наполнения!
Но и тут нашёлся выход. Решили: никуда не выходить, чтобы организовать круглосуточное дежурство с ответственными, делегатами, депутатами, которые видели Жириновского, и с красными повязками на ноге с трёхразовыми перекличками: в полночь, когда петух клюнет и после захода „Конкорда“ на посадку, благо аэродром находился поблизости, с исключением опоздавших и прощением отступивших. И даже стали выдавать номерки с гербом и печатью, которые выглядели, как настоящие. Герб оказался из ближайшего гербария, печать - русская: газеты, журналы, рекламные буклеты, чтобы без отрыва от очереди ещё активней интегрироваться в новую жизнь со всей очередью и быть ближе к старой в порядке живой очереди.
Теперь было всё, как хотели, за исключением того, что за углом не было ничего, когда не хотели. Но это уже никого не волновало, так как каждый желающий мог найти своё место в очереди, как в жизни, даже когда все стремились быть первыми, объясняя это термином к врачу в следующем году или покупкой дома на Ямайке, в шортах, но без майки...
Эмиграция приобретала новый оборот. Все мечтали оказаться за углом, чтобы выйти из него с сознанием чего-то выполненного и осязаемого прошлого... Жизнь налаживалась! Все снова почувствовали себя бывшими людьми, нужными и где-то даже востребованными! До самого начала! Которому, как и прежде в приличных очередях, не было конца...