В нашей жизни всякое бывает – наплывают тучи и гроза… Когда рвануло на Сегедской таким себе предновогодним терподарком, на второй день не остывал телефон. Позвонил и давний коллега по журналистскому цеху из Будапешта, в свое время переводивший мои рассказы и очерки с русского на венгерский. «Виктор, ты на Сегедской живешь. У тебя все в порядке?» – «В порядке, только немного стекла в окнах подрожали с южной стороны, Петэр!» – «Ну, слава богу. А можно к тебе погостить? Днями». И тут меня застопорило – какие гости? В квартире – впору собак гонять, холодрыга, хоть реформируемый и перереформируемый ЖЭК за отопление затребовал плату в два раза больше. Воды горячей – зась, не было и в помине. То ли какой-то РЭС, то ли облэнерго потеряло где-то фазу и третий день я без света, жгу по-дворянски свечи. Лифт замер, как вкопанный, и на девятый этаж добираюсь пешком с романтическими остановками. Ну какие тут, не к месту будь сказано, в хрень гости, да еще зарубежные? И впервые я, чтобы не очернять наши проевропейские мечтания, соврал уважаемому евросоюзовскому Петэру: «Всегда рады видеть тебя, дорогой, но мы завтра уезжаем на Буковель в Карпаты, на лыжах покататься».
Мой телефонный визави пожелал хорошего отдыха и передал привет Одессе, напомнив, что она побратимица города Сегеда.
Попросив прощения у святого угодника за вранье, решил в двадцатый раз за два дня и две ночи сообщить показания водомеров по обнародованным всем известной водоструктурой телефонам. А оттуда в двадцать первый и в двадцать второй разы вкрадчиво-ласкательный женский голос вещает: «Все линии заняты, ожидайте, пожалуйста, соединения». И затем – успокоительная музычка…
На шо в таком случае включать голову? Конечно же, на «Привоз». А то ведь в холодной квартирухе без воды и ликтричества озноб может забодать и температура тела доползти аж до конца градусника. А на «Привозе» наглядишься на всякое, наслушаешься всякого, и на душе становится теплей. Как поется в песенке: ветер утихает, тучи уплывают, и опять синеют небеса.
Первым делом, до делания базара, направил свои стопы к рыночной елке (в этом году в Одессе продавали столько загубленных на корню вечнозеленых красавиц, что, казалось, вырубили все еловые деревья). Только начал разглядывать игрушки, как рядом прошмыгнувшая дама с зонтиком заорала: «Ангелина! Ангелина! Ком цу мир!» А ей вслед на полном серьезе: «Шо, Меркель, на «Привоз» затесалась?»
Видно было, что изрекший этот вопрос худощавый мужчина, одетый не по-зимнему, в легкий расхрист, интересуется политикой в любых ситуациях. Это же надо носить в кармане такое предположение-мечту, шо самая титулованная дама Европы может прибыть среди зимы инкогнито на «Привоз» в предновогодье. Словом, баловство ты мое, да и только. Хотя, как прорезюмировала вопрос худощавого, не пролетевший мимо моих ушей, бровастая продавщица свежих помидоров: по возможности оно, конечно, и возможно, и его можно понять, если такое можно быть, конечно.
Как говорится, выгоняем его в двери, а он к нам через камин.
От елки пошел по торговым рядам, где от желтобоких апельсинов и мандаринов глаза радостью наполняются. И ничего не попишешь – как и в «секохендах» всяких, контейнерах, бутиках и шалашах – тут один импортный сплошняк: Грузия, Турция, Алжир, Марокко… Но зато слава победителя, семеренко, джонатан, голден и десятки других сортов из семейства яблочных, наши, родные, нашей землицей вскормлены. Они – нарасхват. Лишь один мужичонка с лицом, схожим с печеным яблоком, возмутился ценой: «Яз-з-зык не наворочится. Дорого!» И тут же получил свое: «Не напивайся натощак!». «Женьшина, я вам прошу не оскроблять!»
Такие перепалки оживляют «привозовскую» ауру, где можно не только купить то, шо тебе на душу лягло, а и пополнить свои энциклопедические знания. Ну где бы еще, как не в «Чреве Одессы», я узнал преимущества одесских высоток, о которых так много сказано всякого, молвится ныне и будет говориться в будущем. Высокий, ну прямо тебе каланча, мужчина в огромной кроличьей шапке спрашивает низкорослого сотоварища в новой пуховой куртке а-ля китаеза и в поношенном треухе: «Ну, как тебе на двадцатом этаже?» «Треух», не поднимая глаз, басит: «Вчерась лифт екнул, я полдня чухал до верху. Одна утеха – летом комарье не донимает». «Каланча», вздохнув, посочувствовал: «Мне на девятый легше. Зато комарье таки бывает, брат, бывает». Так что, жильцы двадцатых этажей, вы не совсем в проигрыше: редко какой комар долетит за середину двадцатиэтажной высотки…
Такие вот беззлобные, в какой-то степени потешные диалоги ведут, как правило, те, кто пришел на «Привоз» по давней предпраздничной традиции: и себя показать, и друзей поискать. И в эти дни долгого декабрьско-январского отдохновения даже ощипанные куры, гуси, индейки, ошкуренные кроли с остатками пуховых «гетр» на лапах, осмаленные поросята выглядят как-то по свято-праздничному. И снег под ногами выскрипывает бодрящую мелодию. И ругни – обычного атрибута базарной продажи и перепродажи – меньше. Всех увлекает поиск удачной купли.
– Алинушка, улыбайся, ты прекрасна.
– Да? Я вся в задачах, как генерал в орденах, и еще ни до чиго не докупилась.
– Не жлотничай, давай по пять рублей. Им цена по три. У меня рука легкая, все сбудешь.
– А у меня нога легкая. Счас как двину под дых, муха ты сентябрьская назойливая.
Полная розовощекая крестьянка, торгующая фасолью, грецкими орехами, чесноком, морковью, зазывает покупателей:
– Подходите. Все свое, свеженькое. Недорого, без пэндээсов.
К ней подбегает, видимо, односельчанка и возмущается:
– Ну, куда уже дальше ж то! Люди куплять стали меньше, едят, значит, меньше, а в туалетах цены повысили. Що за посидеть, шо за постоять, где ж логика? Меня так и ошорошило, понос нападет.
А в ответ глубокий вздох:
– Так война ж, Шура.
Услышав это, я попросил:
– Так, может, уступите фасоль, хоть на гривеньку?
– Не раскатывай губу, запасайся губозакатывателем в аптеке!
Так вот, легко и просто воспринимая теперешнюю реальность, по Канту, данную нам в ощущении, я бродил по «Привозу» в поиске новых мыслей, выражений, объявлений. Памятуя при этом, как всегда, что у «Чрева Одессы» своя, особая мнемоника (совокупность правил и приемов, помогающих запоминать нужные сведения). И базарная мотня мне не надоедала, отодвинув на задний план неудобства, сотворенные жэками, мрэками, облэнергами и прочими, и прочими словообещающими структурами да их подразделениями, плодящими всяческие головоломные рекбусы. Типа новой, в двадцатикратном увеличении, оплаты за металлические гаражи. И при этом они, как говаривал Аркаша Райкин, пиливали на позицию АМК. Словом, хотят на халяву обеспечить себе благополучие без усяких тебе там фардибасов и шоб не вовтузиться с обеспечением комуслуг. Словом, как изрек раздраженный чем-то одессит с двумя выбитыми передними зубами, занявший очередь за зеленью после меня: «Бери, брат, то, шо да!». И я невольно вспомнил студента Иванопуло из «Двенадцати стульев», который очень гордился тем, что в его угловой комнате одна стена была каменная.
Пошел теперь уже со своей парниковой зеленью к бутикам поискать надежные шнурки. Только в первый сунулся, а оттуда почти мужской, пропитанный спиртным баритончик его хозяйки:
– Куда рыпаешься, не видишь – баба раздевается!
– Для смотрин?
– Сгинь в затмение!
Ну, где бы я еще испытал такой вот безапелляционный манер вести речь, как не на «Привозе»? Молодая блондинистая и белодубленистая женщина кричит в мобилку: «Я б уже себя поехала в шик-модерн. А ты как себя доехала?» Ответа я не слышал, а блондинка подвела черту: «Мне есть хрустальная мысля. Да-да, и нам тот Париж, и Берлин, и Венеция по зубам, хай таку ту зарплату повысят до той шо в Европе. Шо-шо? Да, я еще не жертва аборта!».
Распахнув полы дубленки, блондинка, по-цыплячьи поднимая ноги в высококаблучных бежевых сапогах, направилась к торговцам всякой всячиной, от ржавых ключей, гаек до фарфоровых фигурок, унеся свои хрустальные мысли. А я, предложив за желтый лимон три гривни приземистой, с черными глазами продавщице, одержал резюме:
– Ты шо, гигнулся? Семь гривня. – Она подобрала потрескавшиеся на ветру губы и умолкла, как висевшая неподалеку высушенная тарань. А я, битый совестью, пошел, понурясь, но довольный тем, что эта лимонножадная баба обозвала не меня, а интеллигентного мужика в шляпе не по сезону и при расцвеченном галстуке, павлином тупорылым. А интеллигент беззлобно изрек в привозовское, наполненное разновибрирующими шумами пространство: «Ох уж эти перекупщики-перехватчики ёханые». Ну шо ж поделать, в каждой избушке свои погремушки, без спекулянтской братвы и «Привоз» не «Привоз». И когда я слышу зазывное: «Солнце мое, любчик, рибонька, шо ты ищешь, подходи», то сначала смотрю в глаза зазывале и читаю его настоящие мысли, шоб зря не раскручивать нервы, как покладистый кадыковатый Сема, выставивший из-под кожаной куртки давно забывшую стирку тельняшку напоказ:
– Мара, я купил рибу.
Мара рассматривает покупку, ворчит:
– Зачем взял эту резину.
– А ты на шо лекарства взяла? Толку – нуль! Лучше б сто тех гривнев сжевала.
– Не шошокай, прищеми язык!
А неподалеку, у цветов в горшочках, иной диалог. Покладистая, само спокойствие, дама глаголет думающему о чем-то своем мужу:
– Сереженька, я возьму вот этот, разлапистый.
– Так ты бери, Виолеточка, вже ж два и поимеешь пару, а не одиночество.
Какая философия!
А какая мудрость у светофора:
– Фима, не дергайся. Еще красный, а у шофера началась нетерплячка. Стой, тебе сказано! Пойдем дальше, вон тудой.
– Лера, на тудой я без сил. Это же не бегом-кругом сюда.
На предмет чего только не услышишь в «Чреве Одессы» разговоры.
– Клавка, как твой?
– Шо ветер в долине, по майданам шастает, бескотелковый.
– А мой, как хорек на подводке, я его ни в какие ато не отпущу. Полный писец.
– Он шо, под тобой всегда увесь?
– А твой шо? На тебе? Дай ему знать свое место. Он такой еще хавец.
Так вот всяк все тянет в свой тигилек и пытается как-то и чем-то оправдать свои поступки, действия и намерения. В здании автовокзала, куда я заглянул, чтобы уточнить расписание движения автобусов на Южный, грузный мужик уселся на батарею обогрева и перегородил проход. Обращаюсь к нему:
– Уважаемый, вот же написано черным по белому и крупно: «К батарее не прислоняться». Это не для вас?
– А я и не прислоняюсь. Я на нее сижу. Не ясно?! Чи ты слышишь, чи ты... ни?
Прямо как в том анекдоте. Любопытный малыш спрашивает отца: «Папа, а как змеи разговаривают?» Папа посмотрел на тещу и говорит: «Мама, ну почему вы молчите, ребенок же спрашивает».
Узнав расписание, подался в рыбный сектор. Там после недавних милицейских облав даже у мелких карасей настороженные глаза. А у расчлененной осетрины слышу: «У него дочка вся в рыжье и брюликах». – «А че эта за такое?» – «Дура! Золото и брильяты». А рядышком – о другом: «Ну, мать, с этими ихними ценами таки да глубинный гембель. Позор «Привоза». – «Дорогой, это ты еще мягкое говоришь». А им от современной мадам Стороженко: «Закрой свой рупор, стань посреди тут и застынь камбалой, пока я добрая».
– Ну шо вы себя так не любите, мадам, – сказал я злобной торговке и решил завершить на этом свой привозовский Буковель, подаривший и несколько занятных объявлений: «Відновлення та посилення потенції, если оно вам надо»; «Четыре бокала пива + тарань бесплатно»; «Працюємо завзято! Шановні не проходимо, морофет наводимо»; «Юридическая помощь при самовольном строительстве»; «Дественость не порок, а достоинство»; «Срочно!!! Работа разыскивается помощник». Обычно разыскиваются преступники, пропавшие без вести. А сходишь в «Чрево Одессы», и узнаешь, что есть и помощники, которых можно разыскивать путем наклейки объявлений на столбах, тумбах, заборах, дверях и прочем. Так что заходите чаще на «Привоз», друзья, и непременно помогите дереву на удобрения.
Одесские известия
- 25-01-2015, 10:40
- DTV
- Просмотров: 2729
- Комментариев: 0
-
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Популярные ссылки
Moldova+
